[indent] Ледяная вода сковывает, пронизывая острой болью, словно тысячи ледяных стрел пробивают тело, идущее ко дну. Не двигаюсь, добровольно отдаваясь глубине. Вода наполняет легкие, последний вдох и разум, догорающий в огне, отключается. Ничего не чувствую.

м е н я  б о л ь ш е   н е т
- - -
[indent] Надежда тлеет в моих ладонях. Сжигаю последнее, что у меня оставалось – надежду на семью, дружбу и… любовь (какая же дура!). Глупая девочка поверила, что может быть нормальной, как все. Словно ее не ломали снова и снова, словно на ее теле исчезли все шрамы, словно она не видит больше кошмары.

[indent] Выдох. Судорожный, болезненный, отчаянный. Струшиваю пепел, догоревшей фотографии, с ладони. Оглядываюсь, стоя на краю обрыва – до школы минут тридцать ходьбы. Морозный ветер обдувает, пробирая до костей. И только крик авгурея разрезает тишину. Крупная дрожь проходит по спине. По легенде – он предвестник смерти. Сглатываю, опуская глаза вниз – иссиня-черная вода манит, а кто-то словно нашептывает на ухо «прыгай, лучше все равно не станет». Сердце дробит ребра.

[indent] Шестнадцать лет моей никчемной жизни могут уместиться в одной строчке:

«Ничего стоящего.
Генриетта Джонсон
26.01.1961-27.01.1977».

[indent] Вчера я снова загадывала желание в полночь – просила, чтобы все это закончилось, чтобы боль, переполняющая меня, ушла. Монетка встала на ребро.

[indent] - Когда ты родилась, Генри, - потерянно отшатываюсь от края и сажусь на промерзлую землю. -  Я, семнадцатилетняя, сидела на больничной койке и так гордилась тем, что смогла привести тебя на свет, - ее голос такой близкий, такой реальный. Запускаю пальцы в волосы и оттягиваю пряди. –  Ты была таким маленьким ангелочком. Меня переполняла любовь к тебе. Я хотела все время держать тебя на руках. Защищать, - часто и глубоко дышу, до боли надавливая на голову. Уйди, уйди, уйди… – Я хотела хорошей жизни для тебя. Любовь и нежность — вот что я тогда испытывала. Я собиралась завязать с выпивкой и наркотиками, но потом моя мама, с которой мы были в соре последние пару лет, умерла.

[indent] - Это не оправдание, - прерывисто шепчу, а горячие слезы катятся по щекам – растираю их, смешивая с остатками пепла. – Почему ты меня не защитила? Почему знала и ничего не сделала? Почему разлюбила…

[indent] Мама, ты была мне нужна. Всегда.

[indent] Ничего не меняется. Я все еще сломана. Мое прошлое всегда со мной. Джон в моей голове и он не собирается уходить, не собирается оставлять меня в покое – мое сознание играет против меня же, а моя память – мой личный ад, в котором я заперта в поисках выхода, но только и делаю, что срываю замки с комнат, в которых моя собственная боль пропитала стены.

[indent] - Генри, почему ты так и не позволила мне стать взрослой? – детский звонкий голос заставляет вздрогнуть и поднять затуманенный взгляд - сталкиваюсь с серыми, полными ужаса, глазами. Пятилетняя Генриетта стоит передо мной – в последнее время она все чаще появляется в моем сознании, хочет ответов.

[indent] - Прости, -  тугой ком встает поперек горла. – Прости меня, - шепчу, шмыгнув носом.

[indent] - Мне так больно, Генри.

[indent] Мне тоже. Зажмуриваюсь, закрывая уши руками, чтобы она ушла, чтобы не видеть и не слышать. Мне страшно, но все это закончится. Я все прекращу, и наступит тишина. Во мне нет сил, чтобы справиться с этим, пережить. Сириус как-то сказал, что нельзя держаться за прошлое. Пусть он и говорил о пирогах. Но что, если я не вижу будущего, а мое настоящее причиняет мне только боль? Иногда это даже болезненней, чем в прошлом.

[indent] Мне был дан шанс начать свою собственную историю, историю без Джона. Шанс, который просочился сквозь пальцы, подобно песку. В моей жизни впервые появились люди, которыми дорожу, которых хочется защитить, которых хочется подпускать. Я нашла отца, хоть и не почувствовала никакого родства. Мне представлялось, что это будет что-то теплое, но тепло окутывало только в доме Тонксов. Обрела друга, который узнал меня по-настоящему. Руки трясутся. И полюбила кого-то настолько сильно, что мне не хватит слов описать то, что я чувствую, когда думаю о нем. Как мое сердце замирает, а дыхание перехватывает, когда он рядом. Как тепло внутри разливается от одной лишь его улыбки. И как же сильно я хочу к нему прикоснуться. Никогда раньше не осознавала всю важность простого касания, от которого мне всегда хотелось спрятаться, пока не встретила Сириуса. Оказывается, чувствовать тепло человека, которого любишь, порой необходимо нам как воздух.

[indent] И все это ничего не значит. Отцу я не нужна, Тонксам не хочу доставлять дискомфорт, дружбу с Рэджи сломала (мы даже не разговариваем, избегаем друг друга), а Сириус… Сириус никогда не посмотрит на меня так, как на него смотрю я. Никогда не полюбит меня. И я не виню его в этом. Меня в ужас бросает от одной только мысли, что он может увидеть шрамы, покрывающее мое тело, и узнать их значение, потому что я до тошноты боюсь, что в тот момент он посмотрит на меня по-другому – с омерзением. И только в моем воображении, где на мне нет ни единой отметины и в прошлом счастливое, а не сломанное, детство, у меня есть маленький шанс на отношения с ним. Как у тех, кто ему нравится. Но какой смысл зацикливаться на том, что могло бы быть, если бы я не была собой? Я просто хочу, чтобы он был счастлив, чтобы отпустил то, что его тревожит, чтобы прожил хорошую жизнь и, возможно, приходя в гости к Меде и Теду, изредка вспоминал меня – странную девчонку, которая заняла его комнату однажды летом. Летом. Тогда во мне это и изменилось – я впервые полюбила, впервые обрела надежду.

[indent] Но сегодня… Я устала. Устала сражаться с самой собой. На улице мороз, но мне жарко, хоть и дрожу. Поднимаюсь и замираю.

[indent] - Откуда ты? – не уверена, что сейчас черный пес, стоящий напротив, реален. Возможно, он очередной призрак из моего подсознания, потому что я слишком близко подхожу к концу, а именно он привел меня сюда этой осенью. Отдаленное и невероятно красивое место. И он почти всегда рядом, с той самой ночи в Лютном переулке. Черныш. - Какую же дурацкую кличку я тебе дала, - издаю смешок, опускаясь на колени перед ним и потрепав за ухом. Заглядываю в его темные глаза – всегда кажется, словно он все понимает. – Спасибо, что был другом, - обнимаю его, зарываясь в черную шерсть. – И прости, - шепчу. – Мне жаль.

[indent] Мгновение и я уже с разбега прыгаю с обрыва – сама не успеваю осознать – в свободном падении лечу вниз, разбивая водную гладь. Хорошо, что меня никто так и не научил плавать – иду ко дну.

- - -

[indent] Резкий шумный вдох – кислород обжигает легкие. Кашляю, выплевывая воду. Что произошло? Ничего не вижу, кроме яркого белого света. Звуки все приглушенные. Почему-то сижу на земле. Моргаю, пока изображение не становится размытым, а после и вовсе принимает очертания.

[indent] - Сириус? - не могу понять, что случилось – щурюсь от того, что все кажется слишком ярким. - Что ты здесь...?

[indent] Хмурюсь, пытаясь думать – в висках больно пульсирует. Тело ноет. Медленно осматриваюсь. Я же… Прыгнула? Опускаю глаза на себя – мокрая тяжелая одежда липнет к телу. Перед глазами темнеет, а голову уносит в сторону, но я удерживаюсь за реальность. Дрожу, хотя совершенно ничего не чувствую, кроме замешательства.

[indent] - А где…? – сглатываю, снова осматриваясь, и снова взгляд останавливается на парне, который тоже… Мокрый? – Не понимаю, - бормочу, словно в бреду, словно все еще не здесь.

[indent] Смотрю перед собой, стиснув челюсть. Тяжело дышу. Внезапно все, начиная с августа, выстраивается в одну закономерную, складывается в мозаику: Черныш появился в ту ночь в Лютном переулке и я оказалась у Тонксов, где был Сириус; его никогда не было дома, когда приходил пес; не придавала значение тому, как Черныш оказался в Хогвартсе – думала, что увязался за мной на платформу и пробрался в поезд. Осознание обрушивается.

[indent] - Это ты… Это все время был ты, - смотрю прямо в глаза Сириуса – он так близко.

[indent] С трудом поднимаю руку, которая кажется невероятно тяжелой, касаюсь его щеки, словно проверяя настоящий ли он, не плод моего воображения. Но я чувствую его – холодный.

[indent] Я хотела утонуть. Он вытащил меня из воды.

[indent] - Зачем? Ты же мог…, - соленая жидкость обжигает, еще одна волна осознания и импульсивное желание - обнять. Поддаюсь, не чувствуя ни тошноты, ни привычной боли, которые всегда сопровождают прикосновение – я все еще не здесь. – Ты мог умереть, - содрогаюсь из-за душащих слез, от одной этой мысли мне хочется вскрыть себе вены. – Из-за меня… Прости, - и я прижимаюсь сильнее, обнимая крепче. Страх, что его могло не стать царапает в груди. – Прости меня, Сириус, - трясет. – Я просто…, - задыхаюсь. – Просто не могу. Я больше не могу, - давлюсь собственными рыданиями.

[indent] Поднимаю взгляд на парня, снова заглядывая в его карие глаза. Кажется, даже слышу его сердцебиение. Но я все еще не здесь, чтобы ужас пришел на смену всем моим чувствам – Сириус всё знает. Он. Всё. Знает. Я хотела утонуть.

[indent] Вдох. Слабый, но такой болезненный – чувствую, как морозный воздух задерживается в легких, оставляя «порезы». Вздрагиваю, выдыхая и «раны» кровоточат. Больно, как же больно дышать. Как и жить, мне всегда было больно жить. Надрывно кашляю, давясь слезами.

[indent] Я хотела утонуть. Хотела, правда… Мне нужно было утонуть.

[indent] Сириус дрожит, содрогается, как в ту ночь в доме у Тонксов – тогда он впервые показал мне, насколько ему бывает больно. Он плакал, как плачет и сейчас. Все тело пронимает крупной дрожью, а сердце сдавливает спазмом, оно глухо стучит в ушах, вызывая тошноту. Но я обнимаю его крепче, сильнее, словно хочу вдавить себя в его ледяное тело и остаться там навсегда. Хочу, чтобы он спрятал меня, защитил от всего, чего я так боюсь, но...

[indent] Смотрю в его заплаканные потемневшие глаза сквозь соленую пелену, и словно снова иду ко дну, захлебываюсь его болью и страхом. «Прости, прости меня», - повторяю без остановки в сумасшедшей агонии, а слезы смешиваясь с водой, капают с подбородка. Глубоко и часто дышу, хватая ртом воздух, кашляя. Сжимает в своих объятиях, касается ладонью моих мокрых волос, а я слышу стук его сердца, прижимаясь к груди – так быстро и отчаянно бьется, доказывая, что он жив, что он здесь.  Что его могло не стать -  это разрывает меня изнутри, а я хочу закричать, ударить его, чтобы больше никогда не спасал меня, чтобы никогда не рисковал своей жизнью, потому что он важнее, потому что… он нужен остальным. Тем, кто его любит. Я видела, наблюдала – он сам того не понимая оставляет след в жизнях людей. Сколько бы ошибок не было совершено – его любят. Бескорыстно и бесконечно. Он нужен Регулусу.

[indent] Голос Сириуса оседает до хрипоты, а я дергаюсь, когда он продолжает говорить. Когда произносит так много слов, заставляя меня потеряться в потоке его мыслей. Сглатываю и зажмуриваюсь, подавляя першение в горле. Не открываю мокрые веки, слушая каждое его слово, стук его сердца и судорожно выдыхая, унимая рыдание. Горячие слезы скатывается по ледяным щекам. Не могу пошевелиться из-за боли во всем теле, кости словно переломали, а кожа вся в синяках. Боль накатывает, как внутри, так и снаружи.

[indent] Моргаю, шмыгая носом, хочу остановить его, попросить не продолжать, потому что каждое слово очередной порез на моем теле, который никогда не заживет. Не давай мне очередную ложную надежду, Сириус. Должна его прервать, но не могу произнести ни звука. «Я всегда был рядом», - невольно всхлипываю, судорожно втягивая обжигающий кислород, а пальцы, которыми хватаюсь за его куртку, дрожат мелкой дрожью. С невероятным трудом, из-за тяжести мокрой одежды, слабости, сковывающей движения, и боли в суставах, поднимаю руку выше к плечу Сириуса, а после веду к шее, касаясь ладонью оголенной влажной кожи – вздрагиваю, сжав зубы, чувствуя, как тысячи болезненных, но таких необходимых, импульсов проходят сквозь кончики моих пальцев. Хочу к нему касаться, чувствовать тепло его тела. Вода капает с его волос, стекая по тыльной стороне моей ладони.

[indent] Цепенею. «Изменила мою жизнь», - пульсирует в висках, а голова и без того тяжелая, кружится. Как? Это же он изменил что-то во мне, это из-за него я впервые почувствовала надежду и на вкус она, как яблоки – он ел яблоко до того, как поцеловал меня впервые. Невольно облизываю губы, всхлипывая.

[indent] Не понимаю. Снова с силой зажмуриваюсь. Все то, что он говорит, словно не обо мне, словно он путает меня с кем-то другим. Кем-то действительно важным. Старательно сосредотачиваюсь, чтобы не потеряться окончательно в этом распутывающемся клубке его слов, чтобы понять. Хмурюсь, вызывая давящую боль в лобной части.

[indent] Сириус – анимаг. Сириус знает то, о чем я молчу. То, о чем я не хотела, чтобы он знал. Только не он. Кто угодно, но не он. Но эта мысль не вызывает злость, лишь ужас, сковывающий горло. Пытаюсь сглотнуть, избавиться от душащего тошнотворного кома – он вызывает новые горькие слезы, которые собираются в уголках глаз. Моргаю, позволяя им сорваться. Сириус знает, какая я мерзкая. Как он вообще может ко мне прикасаться? Как он может говорить все это? Разве ему не противно? Разве его не тошнит от меня? От того, что он знает обо мне? Порываюсь отстраниться, но он сжимает меня в своих объятиях так, как никогда и никто до этого - хочется, чтобы он никогда не отпускал, чтобы это мгновенье превратилось в вечность. Но ему нужно отмыться от меня. Я грязная. Не могу вдохнуть. 

[indent] «Чувства», - резко врывается в сознание, разрушая там все, превращая в хаос. Мои мысли панически бьются в черепной коробке одна об одну. Проглатываю скопившуюся жидкость во рту, неосознанно вдавив пальцы в кожу его шеи. Это жалость, он ошибается. Ему просто жаль – когда шок пройдет, он это поймет. Ему ненужно было знать всего обо мне. Ненужно было это понимать. Вина – вот, что он чувствует на самом деле, хоть совершенно ни в чем не виноват. И будь здесь кто-то другой, кто хотел бы умереть – он тоже испугался, потому что люди боятся смерти. Дело не во мне, дело в человеческом факторе. Сириус Блэк – умеет чувствовать вопреки всеобщему мнению. Именно это его и путает, он принимает жалость, переплетающуюся с виной, за нечто важное – то, с чем нужно разбираться, но это не так. Все это неважно. Я – незначительная. Рвано вдыхаю и выдыхаю, не сдержав судорогу. Кто-то, но не я, Сириус.

[indent] Его ладони на моих щеках. Холодный. Взгляд лихорадочно мечется, пока не останавливается на карих глазах парня. Он был последним, что я увидела перед тем, как наступила темнота. Я видела его глаза, улыбку, чувствовала тот самый поцелуй, когда шла ко дну, когда легкие наполнялись водой, когда я умирала. Я видела его, а не свою прожитую жизнь. Сглатываю. Слезы текут по его щекам, и я сжимаюсь изнутри – тяжесть давит, мне невыносимо видеть его таким. 

[indent] «Обещай мне», - его страх обрушивается на меня и мне хочется успокоить, сказать то, что он так хочет услышать. Солгать. Мне нужно солгать. Внимательно смотрю, аккуратно касаюсь щек Сириуса и стираю с них слезы. Солги, Генри, как ты лжешь всю свою никчемную жизнь, ну же…   

[indent] - Не могу, - слетает тихое, сдавленное, хриплое, а дрожащие пальцы продолжают стирать его слезы. – Я… Просто… Я не могу, Сириус, - повторяю, всхлипывая и моргаю, чувствуя, как пелена слез срывается с моих глаз; повторяю, чувствуя, как сердце крошит ребра, как я ломаю вместе с собой и Сириуса. – Мне страшно, даже здесь, в Хогватсе, - моргаю, и вижу лицо Джимми Хантера. – Я устала, так сильно, - судорожно сглатываю. – Я не сильная и никогда не была. Мне больно, все время больно и я просто хочу, чтобы это прекратилось. Все это. Хочу ничего не ощущать. Хочу, чтобы эта бесконечная боль ушла, понимаешь? - опускаю одну руку, надавив на грудную клетку, касаясь оголенного участка со шрамами и замираю, а сердце пропускает удар. Он видел. Тяжело и глубоко дышу. – Эти чувства, их так много, - давлюсь рвущимся рыданием, снова надрывно кашляя. – Они не умещаются. Я старалась, правда. Из-за тебя по большей степени, чтобы быть той, кто сможет стать твоим другом. Мне хотелось быть нормальной для тебя. Даже казалось, что у меня получается. Но с каждым новым днем все становится только хуже, потому что от себя я никогда не смогу спрятаться. Никто не защитит меня от того, что навсегда останется во мне, в моих мыслях, кошмарах, - смотрю на него, хочу, чтобы он понял, чтобы не осуждал и не злился – хочу, чтобы ему не было больно из-за меня. – Ты был прав, сказав, что ничего путного не получится. Проблема всегда будет во мне. Я и есть проблема, я не притягиваю ничего хорошего. Даже ты чуть не умер из-за меня… Прости, прости, прости, - колотит крупной дрожью и я ловлю болезненные, мучительно колкие и тянущие удары сердца. – Ты ни в чем не виноват, помни это, - шепчу дрожащими губами. – И никогда не был… Ты…, - глубокий вдох, заполняющий легкие кислородом до краев. – Ты лучшее, что случилось со мной в этой жизни, - зубы стучат, меня трясет. – Я часто «пряталась» в том воспоминании, когда ты меня поцеловал, пусть даже, если это было лишь потому, что никого другого не оказалось рядом. Я не наивная, не глупая – вижу же, какие девушки тебе нравятся и это не я, как бы мне не хотелось… Сириус, тебе ненужно разбираться в чувствах ко мне – ты поймешь, что это просто жалость из-за того, что ты знаешь. И ничего больше. Такова природа хороших людей – чувствовать вину, когда не виноваты, - облизываю губы, сглотнув – несмотря на холод, пробирающий до костей, я чувствую, как горит мое лицо, как бросает в жар. – Но то, что я к тебе испытываю – пусть оно моментами пугающее, ноющее и болезненное, но это самое светлое, самое прекрасное чувство из всех, что во мне есть. Самое важное. Я никогда не хотела к кому-то прикасаться, но мне хочется ощущать твое тепло, даже если мне от этого больно, - голова раскалывается, прикрываю веки, и темнота поглощает, но я снова открываю глаза, смотрю на лицо Сириуса. – И я благодарна тебе за эти чувства.         

[indent] Вижу, как вода капает с его челки, а холодный ветер пробирает нас. Судорожно думаю, ищу слова, чтобы уйти отсюда, чтобы он не заболел – ему нужно в тепло, согреться. Он весь дрожит. 

[indent] - Не могу обещать то, что ты просишь, - кашляю, разрывая легкие. – Но я попробую снова, постараюсь, - шмыгаю, жадно глотая воздух через рот. – И ты не должен считать меня своей ответственностью. Ты трижды не дал мне умереть, Сириус… Наверное, ты не помнишь, но три года назад ты вытащил меня из капкана, - всхлипываю. – И я не хочу, чтобы ты считал, что что-то должен мне. У тебя есть брат, который нуждается в тебе, который любит тебя.

[indent] Заканчиваю говорить, а Сириус молчит, лишь едва слышно выдохнув «капкан». Вот и все, так просто игнорирует сказанное мной – то, что давалось мне с невероятным трудом. Сглатываю. Скованно, трясясь от холода, отстраняюсь, опуская руки, лишая себя возможности прикасаться к нему, стирая его слезы. Смотрю на грудную клетку парня. Сквозь приоткрытые дрожащие губы вдыхаю колючий морозный воздух, вызываю режущий дискомфорт в горле. 

[indent] Озадачено моргаю, когда Сириус встает и начинает… Раздеваться? Смотрю исподлобья, нахмурившись. Что он делает? Сконфужено слежу за его действиями, продолжая оседать на коленях и сжимать околевшие пальцы, которые уже не двигаются. Ледяная судорога сковывает все тело. Сильно ссутулюсь под тяжестью мокрой одежды, чувствуя давящий дискомфорт между лопатками – мышцы коротко и часто сокращаются, вызывая острую боль, словно кожу подожгли. Шмыгаю, но слезы застывают в уголках покрасневших глаз. Стыдливо прячу взгляд, невольно сглотнув, когда парень стаскивает с себя липнущие к коже промокшие насквозь штаны.

[indent] «Раздевайся, как можно скорей», - звоном отдается в сознании, а я резко вскидываю голову, поморщившись от внезапной боли в затылке. Смотрю на Сириуса во все глаза, широко распахнув веки. Не моргаю. Зачем мне раздеваться? Не понимаю. Давление ошалело скачет в ушах и кажется, словно внутри черепной коробки распирает. Не могу заставить себя двигаться, потому так и остаюсь в том же положении, оцепенев и сверля ошарашенным взглядом Блэка. Опускается рядом, тем самым вызывая внутри меня бурю протеста – слабо качаю головой, мол, «нет, не надо». Не хочу, чтобы он видел то, что скрывают слои моей одежды. Немой ужас застывает в глазах, когда снимает мою куртку. Хочу остановить, но помогаю ему, судорожно выдыхая и медленно вытащив руки из рукавов – каждое движение причиняет физическую боль, словно все суставы вывихнуты, а кости переломаны. Сдерживаю болезненный стон.

[indent] «Я не буду смотреть, чтобы ты не смущалась», - успокаивает, фокусируясь на моем лице и наши взгляды пересекаются, заставляя меня вздрогнуть всем телом и резко вдохнуть. Расстегивает пуговицы моей кофты. Морозный ветер пробирает, ощущаясь так, словно сотни стрел вонзаются, пробивая насквозь. Зубы стучат, а я неотрывно смотрю в карие глаза напротив. Он не так самоуверен, как обычно – скорее даже… смущен? Не могу анализировать происходящее, потому что в голове лишь одна единственная паническая мысль колотит «только не опускай глаза, только не смотри». Не хочу, чтобы он видел. Только не он. Я бы не смутилась, как решил Сириус, а пришла бы в ужас, ведь могу представить то, что именно проскользнет в его глазах, если посмотрит – отвращение ко мне, потому что я уродливая.

[indent] Прикрываюсь, обхватив себя руками, как бы сложно не было двигаться. Остаюсь в мокрых джинсах не в состоянии разогнуть колени и встать. Трясет крупной дрожью, а скулы сводит. Не дышу, пока парень высушивает наши вещи, пока вроде бы не задерживает на мне взгляд. Пристально до боли в глазах слежу за тем, чтобы так и оставалось.

[indent] Я показала шрамы его брату, доверилась Регулусу, желая доказать, что он не прав – все мы храним тайны. Никто не честен до конца – каждый лжет, скрывая свою уязвимость. Показала ему свою боль, потому что не хотела понравиться. В тот вечер я совершила ошибку, руководствуясь собственным эгоизмом, обидой и отчаянным желанием быть как все, даже не подумав о чужих чувствах. Передергиваю плечами, моргнув.

[indent] Заставляю себя встать на затекших ногах. Одеваюсь сама, старясь делать это быстро, пусть и получается с переменчивым успехом, пока Сириус справляется со своей одеждой. Долго вожусь с молнией на куртке и только спустя минуту осознаю, что она порвана, пуговицы же на желтой кофте даже не пытаюсь застегнуть непослушными пальцами. Бесконтрольно опускаю руки, которые бьются о ноги. Натягиваю на ладони сухие рукава – так и, правда, теплее. Но из-за того, что липнущие джинсы и ботинки не смогла снять, абсолютно не чувствую ног.

[indent] Вздрагиваю, дернувшись всем телом и отшатнувшись, когда на плечах внезапно оказывается куртка Сириуса. Сдавленно выдыхаю. Мысли медленно фиксируют события, потому как только собираюсь возразить, запротестовать, парень обрывает мою попытку, а после и вовсе извиняется за молчание. Чужие извинения сбивают меня с толку, а благодарность за правду и вовсе лишает способности дышать. Хватаю воздух губами, словно выброшенная на сушу рыба, подняв слезящиеся глаза – легкие горят.

[indent] Хмурюсь до дискомфорта в лобной части, не понимая то, что он пытается донести – мысли хаотично путаются, заставляя меня злиться. С болезненной волной проглатываю скопившуюся жидкость во рту. Снова говорит о чувствах, объясняясь. Сжимаюсь, ощутив страх, кусая внутреннюю сторону щеки. Ловлю  колкие удары сердца. Медленно моргаю. Не перебиваю, но голос Сириуса звучит глухо, отдаленно, словно мы находимся по разные стороны стены, словно я в полудреме – мне сложнее сконцентрироваться, зацепиться за мысль, которую старается донести парень. Несмотря на мороз с наружи, меня бросает в жар, который разливается под кожей, вызывая покалывание капилляров и приступ тошноты.

[indent] Давно думает обо мне? Хмурюсь, сводя брови к переносице и, кажется, даже беззвучно шевелю дрожащими губами, задаваясь этим вопросом. После поцелуя? Болезненно выдыхаю и ощутимо прикусываю кончик языка. Как он мог думать обо мне, если встречался с Марлин все то время, после последнего дня лета? Может, они и сейчас вместе? Или с Аннет? Он же с ней целовался перед каникулами. Тогда о каких чувствах говорит Сириус? Может, он это делает только для того, чтобы удержать меня, чтобы я не попыталась снова? Живот скручивает режущей болью от возникающих вопросов.

[indent] Поднимаю растерянный взгляд, а Сириус касается моих рук и прижимает мои ладони. Чувствую, как быстро колотится его сердце, не замедляясь ни на мгновение. Как поднимается и опускается его грудная клетка при дыхании. Дрожь пронимает. Сглатываю, подавляя дискомфорт. Мне хочется прикасаться к нему. Смотрю в его глаза, благодарно улыбнувшись на то, что не будет просить большего. Целует в макушку, прижимая крепче.

[indent] Молчу, покусывая кончик губы – мне страшно снова понадеяться. Не хочу, ведь это еще больнее, чем когда кожу разрезают лезвием. Безответные чувства болезненны.

[indent] Сдавленно киваю, тихо вздохнув – не отстану. Наверное, ложь, но я и без того сегодня наговорила слишком много правды. Правды, которую не каждый человек способен принять, но меня не пугает смерть в отличие от жизни, которая так четко дает понять, что мне нет места в этом мире. Лишняя составляющая. Как-то слышала у магглов, если удалить аппендицит – организм не ощутит изменений. Думаю, я аппендицит. Правда, наше отличие в том, что я не могу навредить всему организму.

[indent] Снова киваю, но нерешительно – правда, все же не хочу возвращаться в комнату к девочкам. Проглатываю болезненные импульсы, сжимая его ладонь в ответ трясущимися пальцами. Во мне так много вопросов, на которые необходимо получить ответы, чтобы разобраться, чтобы понять. Потому что меня путает и сбивает то, что у него есть чувства и в тоже время он не может дать мне то, что чувствую я в отношении него. «Даже как друг», - повторяю про себя то, что зацепилось в памяти. Выдыхаю, внимательно глядя под ноги – я не очень хорошо знаю дорогу, даже когда шла сюда, едва не заблудилась и пару раз оступилась. Всего секунду смотрю на озеро, которое до сих пор манит, «просит» остаться навсегда.

[indent] Достаточно долго идем прежде, чем я разрушаю тишину, набрав полные легкие воздуха, разрывая их яркой болью. Выдыхаю с судорогой, а на глаза проступают слезы - не могу стерпеть болезненное ощущение.

[indent] - Мы бы не подружились, - тихо хриплю осевшим голосом, решившись заговорить, ведь вдруг подумает, что игнорирую, как подумала я. – Тогда, три года назад, - объясняю, бросив беглый взгляд на Сириуса, и снова опускаю глаза, чтобы не споткнуться ни о какую корягу или камень. – Третьекурснику не круто было дружить с девчонками, да еще и младше него, - коротко усмехаюсь, издав смешок. – К тому же, мы и взрослыми не стали друзьями, - рассуждаю, снова судорожно выдохнув и вздрогнув.

[indent] Говорю правду – то, что было у Тонксов – вынужденное общение, а не дружба. Он спас меня – как там говорится «мы в ответе за тех, кого приручили»? Сколько бы он не говорил, что это не так, что нет жалости и, что я все неправильно понимаю, ведь это его чувства и ему лучше знать.

[indent] - В коридоре перед каникулами ты сказал, что я лгунья, - слетает прежде, чем успеваю подумать – то обвинение мне не давало покоя, и я к нему возвращалась из раза в раз, прокручивая в голове ситуацию. – Ч-что ты имел в виду? – совсем тихо добавляю, заикаясь, но с нескрываемым любопытством поглядываю искоса – невольно смачиваю губы. – Не говори, что ты был пьян или не хотел, или еще что-то в этом роде – ты точно знал, о чем говоришь. Я не злюсь, просто… Просто хочу знать, - крепче сжимаю ладонь парня, перебирая пальцами, начав нервничать, а второй рукой дергаю куртку Сириуса, совершенно забыв, что она на мне – нужно вернуть, он же заболеет.   

[indent] Сглатываю, дернувшись и поморщившись от сильно резанувшей боли в горле. Хочу ускорить шаг, но не могу идти быстро из-за скованных холодом колен, которые с огромным трудом разгибаются. Почему-то лишь сейчас задаюсь вопросом, куда мы идем, замечая, что направляемся в сторону школы, но не озвучиваю – главное, не в гостиную. Не знаю, правильное ли это решение – последний раз, когда мы остались одни, он пожалел об этом.

[indent] Взгляд останавливается на крутке, которую крепко сжимаю пальцами свободной руки.

[indent] - Надень куртку, - жалобно скулю. – Мне, правда, не холодно, - убеждаю дрогнувшим голосом. – Не хочу быть виноватой, если ты заболеешь, - как-то сердито бубню – действительно, волнуюсь о том, что он может заболеть из-за меня, из-за того, что прыгнул в ледяную воду – ненужно было меня вытягивать. Зачем? Зачем было рисковать собой? Он не должен был. Дурацкий героизм. Задумываясь ненадолго, закусив нижнюю губу. Хмурюсь, а после снова заговариваю: – Или может… Ну, это…, - запинаюсь, не зная, как правильно сформулировать свою мысль. – Станешь… псом, - последнее слово добавляю почти беззвучно, словно это ругательство и поднимаю глаза на Сириуса, как-то по-детски смущаясь. – Так теплее будет, - аргументирую свою мысль, хотя, скорее всего, это и без уточнений очевидно. - Я бы никогда не смогла такому научиться, - слабо улыбаюсь.

[indent] Наконец-то выходим из запретного леса, а после обходим школу, чтобы войти не с центрального входа, оставаясь не замеченными. Мое сбитое дыхание разрывает легкие, когда оказываемся на восьмом этаже. Все тело еще сильнее ноет. Растираю грудную клетку свободной рукой, остановившись у стены.

[indent] - Что мы здесь делаем? – жадно глотаю воздух, глядя на Сириуса, который трижды походит туда-сюда. – Что ты делаешь? – спрашиваю, а после задерживаю дыхание.

[indent] Отскакиваю, испугавшись и едва не упав, когда на месте стены появляется дверь. Выдыхаю, закашлявшись. Ошарашенно смотрю на «потайной ход». Кажется, я никогда не была здесь. Парень пропускает меня вперед, и я с еще большим удивлением замираю внутри.

[indent] - Ты уверен, что нам сюда можно? – моргаю, озадаченно глядя на комнату, потрескивающие дрова в камине. – Это наверняка спальня кого-то из профессоров, - шепчу, растерянно бегая зрачками по небольшому помещению: большая кровать с красным балдахином, как в лучших традициях Гриффиндора, камин с ярко горящим огнем, который взывает мурашки по всему телу от ощущения тепла, у стены стоит письменный стол и кресло в углу.

[indent] Не замечаю, как прохожу вперед, а внимание привлекают две стопки чистых вещей, – в одной из которых мои спортивные светло-серые штаны и выцветшая серо-зеленая футболка, а сверху толстовка Сириуса, которую он отдал мне летом. Неосознанно радуюсь тому, что могу наконец-то избавиться от мокрых джинсов, которые слегка покрылись льдом – надеюсь, не заработаю обморожение.
   
[indent] - Отвернись, пожалуйста, - прошу, беря в руки свою стопку вещей.

[indent] Снимаю всю одежду настолько быстро, насколько могу – облегченно выдыхаю, когда наконец-то вытягиваю ноги из обуви и джинсов. Все еще не чувствую их. Надеваю теплые штаны и собираюсь надеть футболку, как замираю, потупив взгляд, а после внимательно смотрю на Сириуса. Прочищаю горло.

[indent] - Я не смущаюсь, - отзываюсь негромко, а внизу живота затягивается тугой болезненный узел. – Только не оборачивайся, пожалуйста, дай договорить – мне сложно формулировать мысли, - стараюсь дышать ровно, вдыхая через нос и выдыхая ртом, но горло сдавливает приступ  внезапного удушья, а в уголках глаз собираются слезы. Комкаю пальцами футболку, ища подходящие слова, а перед глазами Джон, который оставляет все эти шрамы. – Я боюсь, что тебе не понравится то, что ты можешь увидеть, - судорожно вздыхаю, шмыгнув. Вытираю рукой влажные веки. – Ч-ч-что, - пытаюсь унять дрожь, а сердце ломает и без того саднящие ребра. – Я… Мне… Оно уродливое, - на резком выдохе произношу. – Мое тело, - добавляю тише, с болью сглотнув. – И… и… я боюсь, что ты почувствуешь отвращение, а я хочу тебе нравиться, Сириус, - не сдерживаю рвущееся рыдание, судорожно вдыхая – боль в грудной клетке нарастает. Машинально прикрываюсь, прижимая к себе футболку, и шмыгаю носом. – Но если хочешь, то можешь посмотреть, - нерешительно проговариваю дрожащим голосом – рано или поздно придется показать, хотя может и не пришлось бы, но так я буду честней.

[indent] Прикрываю веки, чтобы не видеть обернулся ли Сириус; чтобы не видеть того взгляда полного омерзения. Крепче сжимаю футболку, прижимая к груди и сухо сглатываю. Немного трясет в ожидании. Переминаясь с ноги на ногу, стоя босыми ногами на удивление теплом полу, хоть до сих пор не чувствую пальцев. Я же пойму, что он обернулся? Веки слабо дрожат, но зажмуриваюсь крепче, чтобы украдкой не посмотреть. Голова кружится, а сердце больно и часто бьется. Тошнота от волнения поступает к горлу.

[icon]http://forumupload.ru/uploads/001a/49/4e/82/t255836.gif[/icon]

[indent] Не чувствую тепла – стою, крепко сжимая мокрые веки и прижимая к себе выцветшую серо-зеленую футболку. Сутулюсь. Все тело содрогается в ознобе то ли от рвущегося рыдания, то ли от переохлаждения. Сглатываю, смачивая потрескавшиеся и опаленные губы кончиком языка. Шмыгаю носом, судорожно, со спазмом в легких, глотнув обжигающий кислород. Давление ошалело скачет в ушах, вызывая головокружение и  болезненные ощущения в висках. Ожидание мучительно – вдруг он посмотрел и потому молчит? Новые слезы срываются, скатываясь по обветрившимся щекам. От волнения интенсивно кусаю губы, откусывая сухую кожицу.

[indent]Доверие. То, что сейчас делаю – это самая высшая степень его проявления. Сириус знает все, знает и то, кто оставлял все эти бесцветные выпуклые шрамы на моей коже. Догадывается, что они значат. Крепче сжимаю футболку, придавливая к груди, неосознанно скрывая большую часть отметин. Давлюсь воздухом, легкие часто и больно сокращаются из-за переизбытка слез.

[indent]«Генриетта, одевайся», - разрезает тишину на части, а я цепенею, переставая дышать – и без того больные суставы, после удара об воду, сковывает судорогой – не зови меня Генриеттой. «Мне не страшно», - хочу возразить, хочу сказать, что я не боюсь, но это ложь – я в ужасе и слова застревают, вызывая резь в горле, потому молча всхлипываю, разжимая веки. Часто моргаю, снова привыкая к полумраку – от огня в комнате мягкое освещение, играющее отблесками языков пламени на стенах.

[indent]Тру мокрые щеки ладонями. Он не захотел посмотреть, не захотел поступать со мной… как? Непонимающе хмурюсь, прокручивая слова Сириуса в голове и бросив озадаченный взгляд на парня, который полностью одевается в чистую одежду, а я спешно опускаю глаза. Щеки вспыхивают со стыда, внезапно охватившего – осознание жжет в голове и ломает ребра. Подташнивает от отвращения к самой себе – стоило догадаться, что это ненормально раздеваться, когда тебя об этом не просят, когда он наверняка даже и не хотел видеть меня обнаженной – я же маленькая в его глазах, о чем Блэк не раз говорил. Что он теперь подумает? Что ты шлюха, Генри. Проглатываю скапливающуюся жидкость во рту, вызывая болезненную волну по спине. Он так уже посчитал – тогда, в коридоре перед отъездом на каникулы.

[indent]Скованными движениями, морщась от болезненных ощущений в костях, от саднящих участков на коже, кое-как натягиваю футболку. Сверлю взглядом толстовку, которую летом мне отдал Сириус: она объемная и мне в ней всегда комфортно, даже как-то необоснованно спокойно, словно на ней защитные чары. Самовнушение. Медленно с хрипами выдыхаю. Пошатываюсь, немного разминая околевшие пальцы ног. Может не надевать и остаться в одной футболке? Впервые не прятаться в слоях одежды? Бросаю беглый взгляд на левое запястье, израненное мной, а после с досадой посматриваю на парня, который садится перед камином – тихо вздыхаю – в прошлый раз он разозлился, когда увидел порез. Не хочу, чтобы он ругался или злился на меня – я итак говорю и делаю все не так. Я итак виновата сегодня. Смена его настроения по пути сюда была ощутима, словно невидимая «стена» внезапно появилась между нами – я подумала, что накручиваю себя или же его злость поздняя реакция на то, что я сделала. Если бы я только знала, что… Что это он, то я бы никогда. Сириус не должен был видеть. Никто не должен… Губы дрожат, а глаза застилает большой жгучий слой, который спешу стереть – не плачь, перестань уже. Беру теплую вещь и с трудом надеваю, не сдержав хриплое мычание от резанувшей боли под ребром. Никогда не думала, что это так больно – биться об воду.

[indent]Сириус заговаривает, а я машинально оборачиваюсь к нему, натягивая рукава на ладони – губы приоткрываются от удивления. Причина не в прыжке, а в том, что я не считаю его другом. Его слова вышибают из меня весь воздух, лишая способности думать, ведь это не то, что я имела в виду – мысли панически бьются в черепной коробке, наводя там хаос и зудящий дискомфорт. Неотрывно смотрю на парня до боли в глазах, которые стремительно наполняются слезами, а к горлу подступает режущий ком.

[indent]Я хотела быть ему другом, с того самого вечера на крыльце дома у Тонксов, но глупо отрицать, что у нас ничего не вышло. Как всегда, путаюсь в его мыслях – сложно сконцентрироваться – слишком много слов, а мой мозг не в состоянии так быстро фиксировать информацию – особенно, когда еще по пути сюда меня клонило в сон, но я старательно удерживаю себя на поверхности, вслушиваясь и анализируя каждую фразу – не ухожу в себя, я здесь.   

[indent]- Очень нравишься, - беззвучно шевелю губами, шмыгнув, но не перебиваю, внимая каждому слову – мне отчего-то становится так больно от мысли, что он считает, что не нравится мне. Что он вдруг решил, что неважен мне. Я же говорила о своих чувствах у озера – говорила о том, что... Может, из-за шока он меня не слушал? Хочу прикоснуться, сжать его плечо или ладонь, но продолжаю неподвижно стоять, ощутимо вдавливая ногти в кожу ладоней, оставляя впадины «полумесяцев». Тело все еще трясет мелкой дрожью – озноб, наверное, не скоро пройдет, хотя сонливость отпустила. Сириус не прав – я доверяю, но боюсь снова понадеяться, как летом, как весь прошлый семестр – надеялась, что все же что-то значу для него, а не просто еще одна «малолетка, которая запала». Он и сейчас назвал меня «глупым ребенком». Закусываю губу, сдерживая поток слез – с шумом вдыхаю через заложенный нос. Он даже не представляет, насколько важен мне. 

[indent]Резко вздрагиваю, передернув плечами – ревновал? Сириус Блэк ревновал меня? Интенсивно моргаю, а после хмурюсь. Не совсем могу вообразить чувство ревности. Когда я смотрела на то, как он целует Аннет, было так больно, что невозможно было вдохнуть, а внутри все крошилось, словно под прессом, но я не ревновала. Когда натыкалась на них с Марлин, тоже не ревновала, но хотела стать, как она – хотя бы немного нормальной, чтобы… Может, я все-таки ревновала? Пусть мне искренне хотелось, чтобы он был счастлив, чтобы его понимали, чтобы ему не приходилось всегда быть «веселым парнем». Если с Марлин он был собой, мог поделиться своими проблемами и радостью, а не «играть» глупую роль – значит, она та самая. Но понимание этого каждый раз отдавалось горечью внутри меня, выкручивало суставы и заставляло задыхаться от слез. Мне было обидно, что я – ошибка, а они – нет. Мне хотелось вычеркнуть каждое чувство, вызываемое им во мне – нельзя было откликаться эмоционально, нельзя было позволять себе… любить его? Слишком ухожу в себя, потому дергаюсь от неожиданного «для меня навсегда закроются двери».

[indent]Сириус хотел быть со мной? Как парень? Но не успеваю проанализировать, как он объясняет мотив. Ноги подкашиваются, и я медленно сажусь на пол, держась за одну из балок кровати, на которых держится балдахин, и отстраненно смотря перед собой. Сажусь недалеко от шестикурсника, упираясь спиной в спинку, растирая шею, грудную клетку, о которую бьется беспокойное сердце. Тепло камина касается ступней, а я, кажется, окончательно теряю связь с реальностью. Усердно думаю над его словами, вызывая сильную боль в висках. «Я бы не смог быть с той, кто был с теми, кто мне действительно дорог… кто мне действительно дорог», - повторяется эхом отбойных молотков в мыслях снова и снова, оставляя свежие рубцы. Паника охватывает – сцепляю трясущиеся ладони в замок и кусаю костяшку. Не плачу, слезы застывают в глазницах. Кашляю от внезапной нехватки воздуха, раздирая легкие – давлю на них с силой в надежде, что боль пройдет. Она реальная или фантомная? Не понимаю. Я в замешательстве. Растеряна и мне страшно, потому что я знаю, что это значит.

[indent]Кусаю внутреннюю сторону щеки, выравнивая дыхание и все еще не перебивая, давая Сириусу договорить, но лучше бы перебила, лучше бы он не сказал это «ты заслуживаешь счастья»… Нет, нет, нет. Хочу избить себя от безысходности. Я сама все испортила, сама лишила себя даже шанса. Я подросток – говорят, что подростки драматизируют, преувеличивают и путают свои чувства с настоящими (взрослыми), но ведь я ненормальный подросток, а значит это вряд ли пройдет. Значит, я полнейшая дура. 

[indent]«Прекрасна», - договаривает, а я не контролирую покалывающие приятные мурашки, которые покрывают каждый участок моей кожи и скованную улыбку в ответ, еще сильнее сдавливая пальцы, но даже несмотря на мое внутреннее напряжение, смешок слетает с губ. Мастер драк. Это уж точно – все слышали об их побоище со старостой Рэйвенкло:

[indent]- Наслышана, но звать тебя не буду, «мастер драк», - повторяю его же слова, удивляясь тому, как сипло звучит мой голос – видимо, завтра вообще не смогу говорить, но это пройдет, это ерунда. – Потому что это не пригодится, я не собираюсь не перед кем раздеваться, - шепотом добавляю – это правда, ведь то, что я сделала – действительно, наивысшая степень доверия. 

[indent]Не смотрю в глаза, бегая зрачками по лицу Сириуса, которое освещает огонь в камине – боюсь, что встретившись со мной взглядами, он поймет – всё поймет. Делаю глубокий вдох, который обрывается из-за дискомфорта в легких. Собираюсь с мыслями, чтобы наконец-то заговорить – сказать все, что хотела, пока слушала его.

[indent]- Я…, - едва слышно проговариваю с хрипотцой. – Не считаю тебя пустым. Никогда не считала, - начинаю с самого конца, потому что так проще всего сосредоточиться, не запаниковать. – Я же видела тебя…, - запинаюсь, прокашливаясь, придавая голосу громкости. – Всегда, а не только, когда ты был тем Сириусом, который слишком шумный и веселый, который очаровывает всех одной лишь своей энергетикой, - опускаю глаза на свои руки, сглотнув. – Я видела тебя еще «до» прошлого лета, тебя сложно игнорировать, - теплая улыбка касается губ, а я дергаю край толстовки – это успокаивает, помогает не отвлекаться. – И, если кто-то и пустой, Сириус, то точно не ты. Мне жаль, что ты так понимаешь мои слова, поступки. Мне жаль, что ты стал свидетелем того, что я сделала на озере. Если бы я только знала, что это ты, я бы не..., - жгучая жидкость скапливается в уголках, а я шмыгаю – не плачь, он простил не плакать, Генри!

[indent]Недолго молчу, подбирая слова, чтобы высказать целостную мысль, которая все время рассыпается, путается. Если это моя последняя возможность объяснить все – я ей должна воспользоваться.

[indent]- Шрамы…, - это оказывается сложнее, чем казалось, но заставляю себя продолжать, пока вместо озноба бросает в жар. – Для меня это больше, чем доверие, - терзаю зубами кончик губы, отводя слезящиеся глаза, и спешу стереть первую мокрую дорожку ребром ладони. – Я-я-я, - заикаюсь, потому снова замолкаю, снова сделаю вдох и судорожный выдох. – Да, я боюсь, что тебе не понравится, что ты почувствуешь отвращение, потому что это действительно мерзкое зрелище – у меня есть глаза, Сириус, н-н-но… Я хотела дать тебе понять, что доверяю, потому что это делает меня уязвимой, - ощущение, словно из-за нервного перенапряжения я сейчас отключусь. – А не то, что ты пустой и тебе важно лишь тело… Я вовсе так не думаю.

[indent]Иногда мне кажется, что все эти шрамы и определяют меня – то, кто я есть, но ведь это не правильно… Они должны определять Джона, а не меня – не порождать ненависть и отвращение к самой себе, не делать меня уязвимой.

[indent]- И я не сержусь на тебя. Только не на тебя, - возвращаюсь к самому началу его монолога, меняя положение – сажусь на колени, чувствуя, как новая волна волнения накрывает – растерянно смотрю перед собой, заламывая пальцы. – Я хотела быть тебе другом, хотела тебе нравиться, потому что..., - осекаюсь, поднимая на него глаза. – Я даже пришла в сочельник домой к Джеймсу, но я шла, чтобы увидеть тебя, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке, после того, что было в коридоре. Я не знаю, как определяется «дружба», мне все еще сложно разобраться во всех этих условностях. Но вспомни, как закончилось лето. Вспомни, что было дальше… Разве мы стали друзьями? И друзья должны быть честны друг с другом, а я не могла. Не потому, что не доверяла. Просто…, - вздрагиваю, когда в памяти возникают обрывки прошлого, в которое мне сейчас нельзя окунаться – нельзя вступать в это чертово болото. С судорогой глотаю слюну, шмыгнув. – Как такое вообще можно рассказать? – качаю головой, нахмурившись. – И не только это, – на мгновение наши взгляды пересекаются, и я прикрываю дрожащие веки, опуская голову. – И ты не мог, - выдыхаю, открывая глаза. – Хотя твоя тайна легче произносится, - констатирую, снова фокусируясь на собственных пальцах, которые дрожат. – Но, Сириус, это не значит, что ты мне не важен – ты самый дорогой для меня человек.

[indent]Смотрю исподлобья, борясь с острым желанием прикоснуться к парню, пока могу, пока он точно не оттолкнет, потому что я подхожу к тому, что так старательно оттягивала. Кашляю. Вздыхаю, а к горлу подступает душащий ком из слез, которые стараюсь сдержать.

[indent]- Под омелой ничего не было, - на резком выдохе хриплю. – Мы не поцеловались. Я спросила, можно ли этого не делать, потому что…, - дыхание сбивается, как при панической атаке, но я с болью глотаю воздух. – Стоя под омелой, я сказала Ремусу, что мне нравишься ты, Сириус, - смотрю на него недолго сквозь пелену из слез, сжимая край кофты до побелевших ногтей. – Но я солгала, - зубы стучат, морозит, а тошнота подступает, болезненно скручивая желудок. – Симпатия – это не то, что я испытываю к тебе все это время. Мне так никто и не объяснил, как понять, что любишь – я спрашивала у Теда летом, но он лишь сказал, что просто понял, - слезы скатываются, и я тру рукавами и без того горячие щеки. – Но до тебя я никогда эмоционально не откликалась на поцелуй – меня никто и не целовал так, как летом. До тебя я не знала, что поцелуй двух людей может причинить столько боли, которая не будет умещаться внутри. До тебя мне никогда не хотелось, чтобы ко мне прикасались. Но мне захотелось, чтобы ты прикасался. Мне захотелось самой это делать – касаться, - крупные слезы обжигают кожу, а я непрерывно вытираю лицо, нос, шмыгая. – До тебя я никогда и никого не подпускала близко, но с тобой я была, пусть и частично, но честна, - не могу остановить этот жгучий соленый поток, который лишь усиливается с каждым моим словом, а голос дрожит. – Мне впервые захотелось быть рядом, поддерживать. Мне даже ничего взамен ненужно было – просто, чтобы ты был счастлив с Марлин, с Аннет, да с кем угодно. И в ту ночь летом, когда ты остался – мне впервые не снились кошмары, - последнее произношу едва слышно. – Не знаю. Может, это и есть та самая дружба, а, может, я люблю тебя. Понятия не имею, что это, но оно есть и никуда не девается с конца лета. Ты заставляешь меня испытывать столько новых пугающих чувств и я часто не знаю, как с этим справляться.

[indent]Покусываю внутреннюю сторону щеки, сердце ошалело тарахтит в ушах, вызывая секундное потемнение в глазах. Слабо вытираю мокрое лицо, обессиленно сутулясь.

[indent]- Но это всё не имеет значения, - всхлипываю, рвано дыша. – Ты сказал, что ничего не может быть, если…, - судорожно выдыхаю, прикрыв влажные веки. – А Регулус самый дорогой для тебя человек, - комкаю в потеющих ладонях ткань толстовки, дрожа всем телом – хочу посмотреть на Сириуса, но сдерживаюсь, потупив взгляд полный вины на огонь. – М-м-мы… Все так запуталось, - не сдерживаю громкое рыдание. – Пожалуйста, только не уходи, дослушай – я знаю, тебя, скорее всего, тошнит сейчас от меня. Я помню, как ты смотрел, когда решил, что мы с Люпином… Но умоляю, не уходи, - шмыгаю, все еще не глядя на Блэка. – Я хочу быть честной, - зажмуриваюсь до боли и белых пятен перед глазами. - У нас не было отношений, но несколько раз мы целовались. Все происходило внезапно. За неделю до зимних каникул и в Рождественскую ночь, тогда же мы едва не… Но ничего не было, - выпаливаю. – Он мне дорог, очень дорог, Сириус. Тогда мне было больно, я запуталась, мы остались вдвоем и... Потом я поняла, что не могу, ведь это будет ложь.

[indent] Не могу конкретизировать, не могу правильно выстроить мысли. Хочу ударить себя, потому что...

[indent] - Прости меня, - тихо выдыхаю, вздрагивая.  – Я знаю, что…, - шмыгаю, вытирая нос. – Что виновата, что ничего не может быть между нами. Мне важны ваши отношения с Регулусом, потому я никогда не сделаю того, что их испортит. Никогда ничего не попрошу, - почему не получается остановить эти слезы?! - Но мы можем начать сначала? Попробовать стать друзьями? Просто друзьями, - нахожу его глазами, стараясь выдавить улыбку сквозь слезы, размывающие все вокруг.

[indent] Внутри, словно лава разливается, оставляя ожоги по всему телу. Это нечестно в отношении нас, которых не было и не будет, но это принцип Сириуса и мне нужно его уважать, как бы не разрывало изнутри. Несмотря на то, что мне прямо сейчас хочется, чтобы он поцеловал меня и обнял, так крепко, как на озере.

[indent] Не хочу быть друзьями, но и не хочу потерять его окончательно.
[indent] Ты сама виновата, Генри. 

[indent] Опускаю голову, сдавливая дрожащие пальцы. Оседаю на коленях, сутулясь еще сильнее. Тяжело и глубоко дышу, ловя собственные хрипы – давлюсь слезами, они капают на серые штаны – невольно царапаю пальцем образовавшееся мокрое пятнышко. Судорожный болезненный выдох не дарует легкости, словно внутри вместо легких две каменные глыбы, а в горле резь, перерастающая в давящую боль из-за удушливого спазма. Надрывно кашляю, раздирая глотку. Боковым зрением замечаю сквозь большой слой колючей жидкости, – которую сбиваю ресницами, моргнув – как Сириус поднимается на ноги, а мой озноб усиливает от одной лишь мысли, что он сейчас уйдет. Молча, как и в тот раз. Вздрагиваю всем телом, передернув плечами.

[indent] - Пожалуйста…, - слабо шевелю трясущимися губами, даже сама не уверена, есть ли звук у слов – в ушах шумит – голова раскалывается то ли от непрекращающихся рыданий, то ли от удара о воду. Тошнота привкусом желчи остается на зыке. Всхлипываю, не сдержав судорогу и снова кашляю, согнувшись от острой боли в центре солнечного сплетения. Крепче сдавливаю ледяные пальцы одной руки другой. Сердцебиение слабое, но громкое, колкое – кровоточащий орган между пятым и шестым ребром из последних сил бьется за меня, отчаянно.

[indent] Вскидываю голову, резко вздернув подбородком, когда слышу глухой негромкий удар о стену и ругательство парня – панически ищу его глазами, перед которыми появляются темные пятна, вызванные неаккуратным движением. Интенсивно моргаю, после чего тру веки, ощутимо надавив на них. Горят, как и кожа лица пылает, покалывая. Обхватываю себя руками, унимая нарастающую дрожь – растираю черную ткань, промокшей из-за стекающей с волос воды, толстовки в области плеч. Не отвожу взгляда с Сириуса, который возвращается к камину. Садится. Остается. Не уходит, в этот раз. И я хочу выдохнуть, но тут же закашливаюсь, а новый поток жгучей жидкости собирается в уголках глаз, срываясь. Не ушел. Давлю на сухие потрескавшиеся губы – воспаленные и шершавые на ощупь –  сдерживаю рвущееся рыдание, рвано вдохнув сквозь заложенный нос. Он остался, успокойся.

[indent] «Я тоже был в то время с Марлин», - отзывается, а я смотрю на его профиль, озадаченно моргнув, повторив про себя «был» - значит, они уже не вместе? А со Скай [Аннет]? Тру рукавами веки, щеки, нос, всхлипнув с очередной судорогой, которая отзываются ноющей болью в ребрах и желудке. Концентрируюсь на словах гриффиндорца. «Виноват и я», - отвожу хмурый взгляд, упираясь им в камин, пламя в котором извивается, тянясь к вытяжке. Щурюсь в надежде сбавить напряжение в глазницах. Мысли и без того бесформенные, вязкие, рассыпаются под прессом его слов – не знаю, как реагировать на тот факт, что мы могли быть, а не просто он и я. Могли, в прошедшем времени. Не в настоящем, не в будущем. А когда-то там, но у нас больше нет шанса, потому что… Дергаю больно за кончики волос. Потому что…

[indent] … ты все портишь, Генриетта.

[indent] Вздыхаю, надавив на грудную клетку – ее обдает странной вибрацией. Пальцами касаюсь нижней подрагивающей губы, соскребая ногтем сухую кожицу. Отрываю ее. Возвращаю мутный взгляд на Сириуса, а ладонью упираюсь на край кровати, помогая себе встать на затекших ногах, которые все еще не отогрелись после обледеневших джинсов – подняться получается лишь со второй попытки – первый раз локоть согнулся под тяжестью моего тела и я едва не ударилась подбородком о деревянное изножье. Подавляю болезненный стон – все тело саднит, а местами отзывается режущая боль – особенно в ребрах. Хочу подойти к Сириусу, чтобы сказать, что все хорошо, что он не виноват, но тело не слушается, и я продолжаю стоять, хватаясь за одну из балок, удерживающих бархатный балдахин – он собран с четырех сторон и перевязан золотистыми веревочками, затянутыми в гордиевом узле. Странная эта комната. Покачиваюсь, зажмурившись, когда голову уносит в сторону. Медленно открываю припухшие веки, всхлипнув и закашляв, врезаясь размытым взглядам в грудную клетку Сириуса. 

[indent] Не замечаю, когда он успевает встать и подойти. Так близко, что мне вдруг нечем дышать. Обессиленно отпускаю свою опору. Нерешительно поднимаю, покрасневшие и засланные слоем горячей жидкости, глаза выше, а Сириус внезапно обнимает на фразе «прости меня». Прижимаюсь, обхватив его за торс, снова чувствуя чужое сердцебиение четче своего собственного – оно словно и вовсе замирает, затихает. Трясет мелкой дрожью, а от Сириуса исходит тепло – странно, он ведь тоже... Сдавливаю веки до боли в глазницах и белых пятен. Не хочу думать. Все новые и новые слезы скатываются по покрасневшим обветрившимся щекам, а я сглатываю тугой ком - волна проходит по спине.

[indent] Пытаюсь слушать, пытаюсь сконцентрироваться, но его слова отдаются где-то далеко, хаотично цепляясь за мое сознание. Хочет быть рядом? Наконец-то разжимаю веки, приподняв слегка голову и упираясь подбородком в грудную клетку Сириуса. Его лицо размыто, потому интенсивно моргаю, сбивая влагу.

[indent] - Я понимаю, - хриплю. Понимаю, что я сама начертила ту самую грань в Рождественскую ночь, которую теперь нельзя пересекать, а я ведь даже не подумала о том, что могла причинить боль Регулусу – могла ли, причинила ли? Ощутимо закусываю нижнюю губу – пульсирует. Содрогаюсь на выдохе и еще крепче обнимаю Сириуса, ища в нем в очередной раз ту самую безопасность, словно он, правда, может спрятать меня и защитить от всего, словно не он ранил меня. Шмыгаю.

[indent] Отстраняется, касается подушечками пальцем моих мокрых щек. Снова просит не плакать. Замираю, моргнув, глядя прямо, открыто. Все еще знобит, но режущая боль в животе не отзывается на его прикосновения, лишь слабые тошнота и головокружение напоминают о себе, а в висках глухо пульсирует. Качаю отрицательно головой, когда повторяет, как заведенный, «я виноват, я виноват». Приоткрываю губы, чтобы возразить, но лишь вздыхаю – легкие, словно проволокой стягивает давящий спазм. Подавляю приступ кашля и игнорирую першение в горле. Еще раз качаю головой, не сводя глаз – не виноват. Ты не виноват, Сириус. Хрипло дышу, с болью глотнув скапливающуюся во рту жидкость.

[indent] «Не хочу тебя терять», - пошатываюсь, сжав пальцами ткань его футболки, а глаза расширяются – зрачками бегаю по лицу шестикурсника, замечая как вена на его лбу выступает. Дорога? Думает обо мне? Правда? Хмурюсь, ощутив нечто теплеющее в груди, но внутреннее непонимание, паника нарастают.

[indent] - И я не хочу, - хватаю губами воздух, всхлипнув – из комнаты, будто выкачивают весь кислород, сердце срывается, заколотив. Мне душно и холодно одновременно – даже холодный пот проступает, или мне это только кажется. 

[indent] Вижу, как обычно карие, с медовым оттенком, но потемневшие в полумраке, глаза Сириуса становятся влажными, наполняясь слезами. Скованно, сморщившись от дискомфорта в суставах, поднимаю правую руку, натягивая рукав толстовки, и повторяю его же действие, аккуратно касаясь щеки парня, по которой скатывается соленая жидкость – поглаживаю, стирая, затаив дыхание. Его кожа обжигает мои ледяные подушечки пальцев, на которых остается соленая вода. Потираю друг о друга пальцы, с интересом глядя на этот жест, и опустив ладонь до уровня своей груди.

[indent] - Меня зовут Сириус Блэк, и я был бы рад стать твоим лучшим другом, - секундное замешательство, несмотря на то, что сама предложила же начать сначала, и я вновь поднимаю глаза на него, удивленно моргнув.

[indent] Губы задрожав, растягиваются в улыбку – широкую такую, детскую, а глаза по-прежнему щиплет от застывших в них слез, но внутри откликается то самое чувство, которое не понимаю. То самое, которое больше, чем дружба и я сглатываю, подавляя. «Другом», - повторяю мысленно, впервые обозначая наши отношения – у них теперь есть название – друзья. Сириус Блэк мой друг. Все еще дрожу всем телом, но улыбка становится еще шире, когда сползаю взглядом ниже, цепляя вниманием протянутую ладонь. 

[indent] Резко вдыхаю и на выдохе кашляю, после чего снова улыбаюсь, робко пожимая.

[indent] - Генри, - осевшим из-за боли в горле голосом произношу. – Рада познакомиться, Сириус.

[indent] И надо бы отпустить руку, надо бы разжать ледяные пальцы, но я так и остаюсь стоять, хлопая ресницами – это первый раз, когда при знакомстве не спрятала ладошку за спину. Ловлю  его улыбку, когда он начинает рассказывать о себе, а так же слезы, без остановки скатывающиеся. Шмыгаю.  Не моргаю, слизистую щиплет. Облизываю солоноватые на вкус губы. Продолжая слабо пожимать ладонь, а второй рукой снова прикасаюсь к щеке парня, так же аккуратно вожу подушечками пальцев, вытирая его слезы. Слушаю, старательно цепляясь за суть слов и даже невольно усмехаюсь, хотя сама новость, что он пробирался к девчонкам в комнату, кольнула между ребер. Старательно удерживаю улыбку на лице:

[indent] - Конечно, ты не такой, - шепчу, кивнув, опустив руку, которой касалась щеки Сириуса, но вторую по-прежнему так и держу ладонь. – Это же не ты влез через окно ко мне, -  смотрю исподлобья, из-под опущенных ресниц. – И как там, в гостиной Рэйвенкло? Сильно отличается от нашей?

[indent] Тяжко вздыхаю, когда упоминает их с Регулусом родителей, и я крепче сжимаю ладонь парня, который, если присмотреться внимательнее, совсем еще мальчишка, но на него взвалили столько ответственности, непосильной. За грудиной тяжелеет. Больше не улыбаюсь. Хмурюсь, терзая зубами нижнюю губу, которая и без того жжет. Сириусу ненужно дружить со мной, ведь я – проблема, а их у него без меня хватает. Зачем усложнять еще сильнее? Передергиваю плечами и сутулюсь – усталость дает о себе знать, а озноб не прекращается. 

[indent] - Ого, а что у тебя было из маггловских вещей? – шмыгаю, выдавливая с характерной хрипотцой и коротко дернув уголками губ – мне, правда, интересно.

[indent] Переминаюсь с ноги на ногу, они по-прежнему ватные, потому все же делаю нерешительный шаг назад, к кровати, несильно потянув Сириуса за собой – хочу сесть, но не хочу отпускать его руку. Пока не хочу.

[indent] - Что у вас случилось с Джеймсом? – обеспокоенно интересуюсь, помня, как он остро отреагировал тогда на Рождество у Поттеров и машинально поглаживаю большим пальцем кожу на тыльной стороне его руки. – А Тед…, - виновато прячу глаза. - Мне кажется, что это из-за меня, - помедлив, выдыхаю, кашлянув – вздрогнув от резанувшей боли где-то в области диафрагмы. – Тед не рад был, - забираюсь на кровать. – А еще, думаю, я что-то не то сказала, когда..., - запинаюсь, забегав зрачками перед собой. -  После той ночи, когда… когда ты ушел, - почему-то эти слова даются с трудом и не из-за саднящего горла – царапаю ногтем колено.

[indent] Тру болезненно припухшие веки – слезные железы снова воспаляются. Вздрагиваю при упоминании Рэджи, но после слабая и теплая улыбка появляется – они помирились. 

[indent] - Вы оба винили, - едва слышно бубню, даже как-то сердито. – Вместо того, чтобы…, - осекаюсь, не сумев быстро подобрать подходящее слово – чтобы «что»? Сглатываю, но давлюсь слюной. Откашливаюсь, прижав тыльную сторону ладони к губам – легкие горят. – Просто услышать друг друга, - шепотом добавляю, после чего молчу недолго, дергая нервозно край толстовки – все еще странно, что эта комната воссоздала здесь именно эту вещь, которую мне дал Сириус. – Знаешь, вы оба не стали бы Пожирателями, - вдруг отзываюсь. – Может, вас бы заставили, - рассуждаю. – Но вы бы не были ими, - дрожь усиливается, и я опускаю взгляд на руку, которой все еще держу ладонь парня. – В вас нет жестокости: ни в тебе, ни в Регулусе, - шепчу. – Нет того, что есть в Джеймсе Хантере, - резко замолкаю – имя сорвалось с языка само по себе, и я не сдерживаю судорогу. Сглатываю. – Ты столько раз спасал мне жизнь, рискуя собой, - переворачиваю его ладонь, так чтобы она оказалась к верху и веду пальцем по линии жизни, остановившись на небольшом «рубце» поперек. – Он такой же, как и у меня, - сокрушенно шепчу, повернув свою ладошку для сравнения. – Надеялась, что у тебя нет. Мы недавно проходили хиромантию на прорицаниях, - объясняю, моргнув, резь в глазах усиливается, а глотка сужается. – Ты мог утонуть сегодня, - почти беззвучно выговариваю, а крупные слезы скатываются по щекам – жестко стираю их, шмыгнув. – А Рэджи… Он помог, когда вокруг были его однокурсники, слизеринцы – помог грязнокровке, - никак эмоционально не откликаюсь на данный «ярлык», улыбнувшись Сириусу. – Так что, как бы ваши родители не хотели, не старались это изменить – вы хорошие люди, Сириус, - подытоживаю, и после короткой паузы решаюсь спросить: – А как ты стал анимагом? Или почему…, - озадаченно протягиваю.

[indent] Выдыхаю, стараюсь унять дрожь – хочу вернуть себе ту эмоцию, которая возникла, когда Сириус протянул ладонь для рукопожатия. Хочу снова улыбнуться. Естественно. Покусываю щеку с внутренней стороны, задумавшись, но ненадолго.

[indent] - Я не знаю, что рассказать о себе, - неуверенно, но честно признаюсь, сильнее сжимая руку в кулаке, вдавливая ногти в кожу. – Просто нет ничего интересного, - бормочу, отпуская ладонь Сириуса, и ложусь поперек кровати, согнув ноги в коленях и сложив руки на животе – ищу, с чего начать, чего-то хорошего. – Мне нравится травология, - произношу, упираясь взглядом в натянутый бордовый балдахин над кроватью. – Профессор Спраут еще на первом курсе разрешила мне ухаживать за розами, растущими вдоль аллей около теплиц. Это глупо, и ты будешь смеяться, но я каждому кусту дала имя, - кошусь на парня и, заулыбавшись, постукиваю пальцами по животу. – Еще она разрешает помогать ей с магическими растениями, но только под ее присмотром. Кажется, она мне не доверяет, - хмыкаю, воодушевляясь немного от мыслей о том, чем мне приятно заниматься. – Думаю, мне нравится заботиться о чем-то, что не может позаботиться о себе само – чувствую себя так нужнее, хотя на деле это ерунда, и я не делаю ничего важного. Я обычно там много времени провожу, несколько раз даже тебя видела – тебе нравится там пить? - покусываю краешек губы, выдыхая через нос. – О, а недавно, - вспоминаю, прохрипев, стрельнув взглядом в потолок, а после снова на Сириуса. – Ты знаешь Филлипа Розье? Он с моего курса, - объясняю. – Мы с ним нашли в теплицах чью-то заначку из смеси трав, которые…, - замолкаю, сильно смутившись, ярко ощутив, как щеки вспыхнули, хотя все мое тело до сих пор дрожит. – Курят, - совсем шепотом добавляю. – И мы..., - мнусь, почему-то разволновавшись, пальцы начинают трястись – снова сжимаю ладони в кулаки – боюсь, что посчитает это неправильным и осудит? Но ведь это было всего раз. – Попробовали, - проглатываю слово – может, не расслышит?  - Но там ничего такого, - оправдываюсь, зевая – прикрываю рот тыльной стороной ладони.

[indent] Надо бы лечь нормально, а не поперек, но не двигаюсь. За эмоциональным всплеском наступило апатичное опустошение. Блаженное. Вяло чешу горячую на ощупь щеку, повернув голову так, чтобы видеть Сириуса – блуждаю полусонным взглядом по его лицу, цепляя вниманием родинки на шее. Провожу кончиком языка по воспаленным губам, смочив их. Прочищаю горло, надеясь избавиться от неприятных ощущений в гортани.

[indent] - На каникулах я встретилась со своим, вроде бы, настоящим отцом, - с хрипотцой выдаю. – Он волшебник, - моргаю – глаза побаливают. – Чистокровный, - зачем-то подчеркиваю данный факт. – И он брат мужа твоей кузины, - не могу вспомнить ее имя, потому просто аргументирую, откуда знаю: – Мне Рэджи так сказал, - снова смотрю в потолок, в уголках глаз защипало. – Не так я его себе представляла в детстве, - выдыхаю, и кашель рвется – откашливаю, разрывая легкие, садясь. – Неважно, - хмуро проговариваю.

[indent] Давлю пальцами на затылок, в котором болезненно пульсирует – привычка вытеснять боль причинением себе большей боли. Потираю шею, и снова возвращаю все свое внимание на Сириуса.

[indent] - Ты помнишь свой первый день в Хогвартсе – поезд, распределение, как познакомился с друзьями? – я же тоже ничего не знаю о его детстве, кроме того, какие у них с Регулусом родители, но выбираю уже времена школы, ведь это безопасная территория для нас двоих. – Знаешь, а я ведь помню, как увидела тебя первый раз, - покусываю губу, а после широко улыбаюсь ему, сев в позе лотоса – немного морщусь от дискомфорта в суставах. – Точнее, сначала услышала – кто-то тебя звал. И я подумала «ого, какое странное необычное имя», а потом увидела тебя и решила, что оно тебе удивительным образом очень подходит. Ты буквально сиял, - улыбаюсь еще шире, массируя свои острые колени дрожащими пальцами, стараюсь удерживать цепочку мыслей. – И все в гостиной всегда собирались вокруг тебя, хотя, наверное, и Джеймса тоже, - пожимаю плечами. – Я его почему-то не запомнила, - неловко стыдливо проговариваю. – Наверное, потому что девочки в моей комнате только о тебе и говорили. Постоянно, - с большим воодушевлением произношу последнее, растягиваю буквы. – Милли даже собиралась тебя приворожить на третьем курсе, чтобы ты позвал ее в Хогсмид в какое-то кафе – девочки говорили, что туда на свидания все ходят, но я не была там, - пожимаю плечами. – Не в кафе, а в Хогсмиде, - поправляю себя. – Мне нельзя туда.